Неточные совпадения
Помню еще, что сын владельца музея В. М. Зайцевский,
актер и рассказчик, имевший в свое время успех на сцене, кажется, существовал только актерским некрупным заработком, умер в начале этого столетия. Его знали под другой, сценической
фамилией, а друзья, которым он в случае нужды помогал щедрой рукой, звали его просто — Вася Днепров.
— Вы тогда говорили о Каратыгине и вообще об игре
актеров с этим господином… как его
фамилия?
На самом деле все было гораздо проще: в 1878/79 году я служил под
фамилией Сологуба
актером в труппе Далматова в Пензенском театре, куда приехал прямо с турецкой войны.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя
актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый
актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая
фамилия Воробьев (1805—1860), —
актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и
актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
Одна из серьезных бесед началась анекдотом. Служил у нас первым любовником некоторое время
актер Белов и потребовал, чтобы Далматов разрешил ему сыграть в свой бенефис Гамлета. Далматов разрешил. Белов сыграл скверно, но сбор сорвал. Настоящая
фамилия Белова была Бочарников. Он крестьянин Тамбовской губернии, малограмотный. С ним я путешествовал пешком из Моршанска в Кирсанов в труппе Григорьева.
Улита. Да ведь он вас обманул; он не барин, а
актер, и родовую свою
фамилию нарушил — теперь Несчастливцев прозывается. И не столько на театре они, а больше все будто пьянством. И одежонка-то вся тут, что на нем, уж это я доподлинно знаю; и пришли сюда пешком с котомочкой.
Отец… (Нежно.) Твой отец не стоит того, чтоб его искать. Но я бы желала, чтоб он посмотрел на нас. Только бы посмотрел; а нашим счастием мы с ним не поделимся. Зачем тебе отец? Ты будешь хорошим
актером, у нас есть состояние… А
фамилия… Ты возьмешь мою
фамилию и можешь носить ее с гордостью; она нисколько не хуже всякой другой.
Но замечательно то, что вызывали не просто Дмитревского, то есть не просто
актера по
фамилии, как это всегда водилось и водится, а господина Дмитревского; таким особенным знаком уважения не был почтен ни один
актер ни прежде Дмитревского, ни после его.
Он взглянул на
фамилии игравших в этой пьесе. Их было всего трое: два
актера и одна актриса.
Старшего, говорившего зычным голосом, звали Михаилом Васильевичем Бабочкиным, у младшего же, Сергея Сергеевича, как у большинства молодых
актеров с претензиями на талант, зачастую признаваемый лишь своей собственной единоличной персоной, была двойная
фамилия Петров-Курский.
Даже и писать не требуется, потому что есть
актеры, которые еле-еле могут подписать свою
фамилию, а один из них так даже в слове, состоящем всего из трех букв, сделал четыре ошибки: слово «еще» написал «эсчо».